Читать онлайн книгу "Археология души. Стихи"

Археология души
Владимир Алексеевич Фадеев


Поэзия – самый эффективный и надёжный инструмент для такой непростой, но увлекательной и полной неожиданных открытий работы, как исследование своего внутреннего мира. Поэт Владимир Фадеев, автор многих поэтических сборников, назвал эту работу археологией души и для неё в этой книге использует весь свой богатый поэтический арсенал. Насколько успешно – судить, конечно, читателю.








Владимир Фадеев

Археология души. Стихи



© Фадеев В.А., 2023

© Издательство «У Никитских ворот», 2023




Археология души


Я о себе – по снегу мелом:
Однообразен и пушист…
Но иногда, пусть неумело,
Берусь за муторное дело —
Археологию души.
Вот, щёткой памяти сметая
Налёт с мальчишеской любви,
Вдруг обнаружу, задыхаясь:
Та девочка была… святая…
Хоть и невзрачная на вид.
Корплю над счастья черепками —
Несовместимы черепки:
То упираются боками,
То крошится до пыли камень —
До пыли, но не до муки…
Копаю дружбу, толщу раня, —
За мезолитом неолит:
Слой самый-самый чистый – ранний,
Чем глубже, тем она сохранней,
И даже мёртвая – болит.
А ближе – глина, перегнои
Культурно-мусорных слоёв,
И хламу этому виною
Полвека, прожитые мною…
Как не воскликнуть: «Ё-моё!»?
Как не взреветь медведем белым
В капкане собственной души?
С раскопок прочь! И первым делом —
Пишу себя по снегу мелом:
Благообразен и пушист.




Впаденье в юность


Открою мятую тетрадь —
Копилку плачей…
А мне тотчас: «Эх, зря опять
Ты плакать начал.
Остатки рифмовой трухи —
В корзину бросить!
Ну разве можно на стихи
Растратить осень?»

Но снова просится перо
В объятья пальцев.
«Да ты, похоже, нездоров —
В сосудах кальций,
Пора остыть от чепухи,
Впустить усталость.
Ну разве можно на стихи
Потратить старость?

Друзья советуют – молчи! —
К кому ни сунусь.
Диагноз ставят мне врачи:
«Впаденье в юность» —
И с панацеей пристают,
Смеясь украдкой.
И я смеюсь. И достаю
Свою тетрадку…




«Отринув богословские клише…»


Отринув богословские клише,
Я понимаю – именно сегодня! —
Что Он сказал, селясь в моей душе,
Но больше – недосказанность Господню.
Пусть не покажется смешным
Несказанного пониманье:
Ещё не встреча, не соитье с Ним,
А только приглашенье на свиданье
В таинственные Божьи закрома —
Они за самым дальним залом,
За гранью чувства и ума…
А где – увы! – недосказал Он.




«Как горошина в стручке…»


Зерно пшеничное, чтоб жить, должно… умереть…

    Ин. 12:24

Как горошина в стручке,
Как зерно в метёлке злака,
Я болтаюсь на крючке
Вопросительного знака.

Вижу счастье через грусть —
Созревать в Господне лето.
Я вопросами томлюсь,
Только нет на них ответа!

Давит, гнобит темнота,
На просвет – Господне вето.
Кто я? Где? Зачем? Когда?
Нет ответа! Нет ответа…

А ведь он, похоже, прост:
Чтоб внимать ответов гимнам
И пойти душою в рост,
Нужно вызреть и… погибнуть…




Вопрос


Бредём в тумане и дыму,
Горбатясь от проблем,
Вопросом бредим: «Почему?» —
А нужно бы – «Зачем?»

Наш путь – то лес, то гор гряда,
Вожак и слеп, и нем,
Не спрашивай его: «Куда?» —
Себя спроси: «Зачем?»

Толпа неверов и зевак
У проходной в Эдем:
Войти! Но непонятно – как?
А надо б знать – зачем?

Да, снова Он придёт сюда
На страх – иль радость? – всем.
И вертится вопрос: «Когда?» —
Но нужно ведь – «Зачем?»

Нам мнится – мир открыт и прост,
Но уж пять тысяч лет
Мы – на незаданный вопрос
Ненайденный ответ…




«Я уеду… ненадолго…»


Я уеду… ненадолго
В рай, по предсказанью Ванги,
Жить в заоблачной яранге.
Там текут Ока и Волга,
Но небесные, как Ганги.
По себе оставлю память
В банке с травяным бальзамом,
В банке – незакрытым займом,
А серьёзно – между нами —
За окошком птичьим гамом.

Я уеду ненадолго
В царство славного Борея,
Где стихи, как птицы, реют
Над Окою и над Волгой…
Правда – внук мой постареет.
Лишь бы помнил он, что значит
Мамы отчество родное,
И тогда таким же мною,
Его внучкой снова зачат,
Буду летом под луною.

Я уеду ненадолго,
Может, лет всего на двести.
А потом мы в этом месте —
Между рек – Окой и Волгой —
Соберёмся снова вместе.
Так когда-то постарались
Те, чьи буквы на могиле
Еле видно из-под пыли —
И ведь здесь же мы собрались
И так долго вместе жили…

Я уеду ненадолго…




«Увы, не постарели…»


Б. Корнилову, П. Васильеву и иже с ними…


Мы, может, постареем

И будем стариками…

    Б. Корнилов

Увы, не постарели,
Не стали стариками,
Вдруг оборвались трели,
Но не в огне боёв.
Где ж певчий чиж? Расстрелян.
Где ж певчий дрозд? Расстрелян.
Вот так – коса на камень —
И нету соловьев.

Где осень песнопевца —
Октябрь, ноябрь, декабрь?
Они ушли в апреле,
Лишь встали на крыло.
Ах, если бы да кабы…
Да вот – один расстрелян,
И вот – другой расстрелян,
В ту ночь на самом деле,
Увы – не рассвело.

Жизнь соловьев простая,
И дело их простое.
Но – не летают в стае
И в стае не поют,
Их песнь не знает тленья,
Как их душа – покоя.
За это преступленье
Из соловьёв жаркое
Тиранам подают.

Любовники Эвтерпы,
Певцы и менестрели!
Вы, барды и поэты,
Любимцы палачей,
Где певчий чиж? Расстрелян.
Где певчий дрозд? Расстрелян.
Как не хватает света
В чернильнице ночей!

На плахе ли, в костре ли
Мечта горит веками,
Подбрасывает хворост
В огонь непевчий клёст.
Не стали стариками,
Увы – не постарели,

А время – Уроборос —
Заглатывает хвост…




«У чистой Правды трудная судьба…»


У чистой Правды трудная судьба:
Без панциря и броненосной шкуры,
Она перед любой шпаной слаба,
Как говорят – де-факто и де-юре.

Обман, предательство, ухмылочка, оскал,
Капкан, подножка, сон, дурман, отрава…
У лжи такой огромный арсенал,
А у чистюли-Правды – только правда.

Смакуя грязь, глумится сволота
Над немощью бескомпромиссных судей.
А у неё всего лишь чистота
Из всех оборонительных орудий.

И никакого права на ответ
Зеркальный – гадостью на гадость —
У Правды сроду не было и нет,
И даже помышлять о том не надо,

Ведь не спасёт тогда на рифах рафт
От погруженья в лживую пучину,
Знай: ложь исконно состоит из правд,
Примеривших продажную личину —

Для пользы дела – вора, подлеца —
Мол, я потом вернусь к отцовской вере.
Но маска не сдирается с лица
У тех, кто хоть на миг её примерил.
Так что труби «внимание», труба,
Опять к неравному готовься бою.
У чистой Правды трудная судьба,
Но правда – счастье – жить такой судьбою.




Клесты


Эта сказка простая:
Был попасть не готов
Я в непевчую стаю
Кривоклювых клестов.
Это ж хуже, чем в волчью,
С теми – хищная сыть! —
Можно полною мочью
Хоть не петь, так повыть!
«Появившимся в стужу
Деруна-января
Певчий голос не нужен, —
Так о нас говорят. —
Вы и ноты забыли,
И убог ваш кондак.
Просмолённые крылья
Не похожи на фрак.
Здесь своих паваротти
Ловят в певчую сеть…
А таким криворотым
Не позволено петь.
Вечно в соснах да елях,
Ваши шишки пусты…»

А когда полетели,
Вдруг запели клесты…




Золотая антилопа


Изнывая от жажды,
Задыхаясь в дыму,
Угодил я однажды
В золочёную тьму.
Мне казалась прозрачной,
Яркой, ярче, чем день,
Как синоним удачи —
Золочёная темь.
Завелись в поддиванье
Золотые клопы,
Не мешала дыханью
Золочёная пыль.
И вальяжен, и весел,
В позолоченной тьме
Вор сидел. В мерседесе.
(Хотя должен – в тюрьме.)
Корешки золотые
У нечитанных книг.
Корешки и понты их —
То банкет, то пикник.
Жизнь летела – год за день,
Все сыты и бухи.
В золотые тетради
Не просились стихи.
Даже временем поздним
Так роскошно темно!
(Небо не было звёздным,
Было в блёстках оно.)
Аметистовой пробы
С тех небес златопад.
На расчистку сугробов
Не хватало лопат.
Ещё чуть – и утоп бы.
Но случайная тень
Золотой антилопы
Вдруг прорезала темь…




«Дворы души пусты…»


Дворы души пусты.
У переулков – кома.
И листья, и листы
Исчерканные – комом.
Пусты дворы души —
Последний кустик высох.
Пиши иль не пиши —
Ни голубя, ни крысы…
Внутри – молчанью гимн,
И тот почти неслышим.
Какой-нибудь йогин
Назвал бы знаком свыше
Безмолвье естества.
По разуменью йога,
В безмолвье естества
Слышнее голос Бога,
Щедрей его дары…
А у меня, коллега,
Пусты души дворы,
Ни мусора, ни снега…




«Твой голос раздавлен дождём и грозой…»


Твой голос раздавлен дождём и грозой,
А хочешь, чтоб небо тебя услыхало,
Так песни ты вместе с другими запой,
Одной песни – мало!

Судьба обожает играть в карамболь.
Чтоб тайны свои божество показало,
Попробуй чужую почувствовать боль,
Своей боли – мало.

Уходят в Великую Даль поезда.
А чтобы успеть добежать до вокзала,
Прибавь из прочитанных книжек года,
Одной жизни – мало!




«Мне трижды Бог откладывал расчёт…»


Мне трижды Бог откладывал расчёт.
Визжали тормоза, в стволах ржавели пули,
А третий раз старуху обманули,
Когда совсем уж было прерванный полёт
Из мёртвой тьмы обратно завернули.

«Когда б ты знал, как в твой пустой кувшин
Через судеб искрошенные ветки
Твой дух цедил я из мильона предков,
Ты б выплеснуть живое не спешил,
Тупой сорокалетний малолетка!

Когда б ещё за Родину в бою,
Когда бы жизнь за жизнь, когда б на благо,
Слепым – за свет иль сохнущим – за влагу
Ты б встал у этой жизни на краю —
Глядишь, и прокатило б за отвагу.

А так, не за понюшку табака,
Сгубить тебе доверенную душу,
Ещё кичась: “Смотрите, я не трушу!” —
Есть самый первый признак слабака
Из блохами потраченного плюша.

Ты предкам и потомкам – всем! – должник
Пожизненно, а мне ещё посмертно.
А чтоб не тормозить в мирах инертных,
Возьми себе в пример ручей или родник…»

Так после трёх отложенных смертей,
На прошлое чумное без оглядки,
Я мудро зажил.
На шестом десятке…




«Который день душа молчит…»


Который день душа молчит —
В анабиозе?
Стихи мои – мои врачи —
Завязли в прозе.

Ни при луне, ни на заре
Нет вдохновенья!
А может, душу – в лазарет
За онеменье?

«Беда, – друзья спросить спешат, —
Случилась, что ли?»
Случилась, милые: душа
Не чует боли.

Как будто нет её – мираж…
«Не спятил ты ли?
Для йога – высший пилотаж
В душевном штиле!

Ведь знаешь, что у мудреца —
Хоть зло, хоть войны,
Хоть полмгновенья до конца,
Душа – спокойна!

Попасть на вечности пути —
Проходик узкий!
С душой лохматой не пройти!..»

Но я-то русский!

Я страшной хворью занемог —
Души не чую!
На перепутье трёх дорог
Мечту линчую.

Опустошён – ни по одной
Пройти не тянет.
Душа, пожалуйста, заной,
Хотя б по пьяни!

Друзьям отвечу – без обид! —
Что точно знаю:
Душа здоровая – болит,
Молчит – больная…




«Был нищ, когда я был богат…»


Был нищ, когда я был богат:
Ни строчки, ни любви, ни книги…
Был принят я в чемпионат
По наживанью каменных палат
Под зависть к проходимцам высшей лиги.

Был нищ, когда я был богат:
Ни книги, ни любви, ни строчки…
Как папуас, был побрякушкам рад —
Иконостас подарков и наград…
И без отца взрослеющие дочки.

Был нищ, когда я был богат:
Ни строчки, ни любви, ни книги…
В своих родных пенатах – конокрад,
В букетах дружбы – корысть, лесть и блат,
А по карманам – фиги, фиги, фиги…

Был нищ, когда я был богат:
Ни книги, ни любви, ни строчки…
И, будто вражьей армии солдат,
Я бил своих, чужих… ну, всех подряд
Из долговременной, казалось, точки.

Был нищ, когда я был богат:
Ни строчки, ни любви, ни книги…
Как сказочна была б дорога в ад,
Когда б не мамин обречённый взгляд
Да пьянства беспробудного вериги.

Но, видимо, не на плохом счету
У Бога был… или рождён в сорочке?
Был жёстко вырван прямо на лету
Из этого пике, из штопора, из бочки.

Лишь иногда, как бред кошмарной ночки,
Вдруг вспомню золотую нищету —
Ни книги, ни любви, ни строчки…




«Мы все уйдём. Из наших черепов…»


Мы все уйдём. Из наших черепов
Произрастут тимьяны иль осоки,
Которым тоже Бог назначит сроки
Смениться полчищами блох или клопов.
Поймём: как жизнь, благословенна смерть,
Без устали питающая Логос!

Эх, только б не слепая круговерть
Была бы замыслом и целью Бога!




«Ни в реку дважды не войти, ни лир…»


Ни в реку дважды не войти, ни лир
Нет одинаковых на свете.
Не новый начат день, а новый мир
Возник. И ты тому свидетель.

Капелей каждую весну
Сличать похожести не трудно.
Жить – этих капель новизну
Воспринимать ежесекундно.

Мир каждый миг иной. И суть
Его – сменяемость, теченье.
В каких мозгах сгустилась муть —
Остановить хотя б мгновенье?

Остановить – что погубить,
Ведь только тем оно прекрасно,
Что новым начинает жить
Ежесекундно, ежечасно.




Дача


А была бы дача —
Грядки, дом высок —
Утекли б удачи
Как вода в песок.

Грабли да мотыги,
Гвоздь да молоток…
Утекли бы книги
Как вода в песок.

Краски да олифы,
Пересчёт досо?к.
Утекли бы рифмы
Как вода в песок.

Зорьки да туманы,
Поле да лесок…
Утекли б романы
Как вода в песок.

Донки у плотины,
Чуткий поплавок…
Утекли б картины
Как вода в песок.

Отдых в мятных травах,
Птичий голосок…
Утекла бы слава
Как вода в песок.

Дача… джунгли, пампа,
Зелени ажур.
Мне ж зелёной лампы
Пыльный абажур,

Слава да удача,
Книг недолгий век…
А ведь мог на даче
Жить как человек…




«Лицом к лицу лица не разобрать……»


Лицом к лицу лица не увидать…

    С. Есенин

Лицом к лицу лица не разобрать…
Вблизи – одно пятно лохматой лжи.
Мне б отойти… нет, лучше отбежать
Или – точнее – попросту: отжить

Хотя б на полстолетия вперёд,
Когда умрут все слуги чертовья —
Их стихнет гвалт… да только вот
Одна беда: тогда умру и я…

То время будет снова не моё,
А пьесу будут старую играть,
Ведь новое родится чертовьё,
И снова будет лиц не разобрать…

Но внук спросил (ему уже семь лет) —
Не в бровь меня спросил, а в глаз:
«А что ж ты не воюешь, дед,
Пока живёшь – ну то есть здесь, сейчас?»

И потекла опять ответа слизь:
Мол, рад бы я, внучонок, воевать,
Да, видишь, слишком близко все сошлись —
Лицом к лицу. Лица не разобрать…




«Наш был верх – и бой, и абордаж…»


Наш был верх – и бой, и абордаж,
Все враги теперь – акулья пища.
Отчего ж корабль тонет – наш?
Крысы кораблю прогрызли днище…

Бесполезно нас пугать – снаружи – тьмой,
Крошим тьму и рвём – снаружи – цепи,
А вернёмся со щитом домой —
Изнутри нас сразу гложет цепень.

Защитим родные берега!
Нам не страшен враг – хозяин ночи,
Но, сразив наружного врага,
Гибнем от утробных червоточин.

Вскормлено межзвёздья молоком
Наше знаменитое двужилье!
Отчего же в нас так велико
Перед тварью внутренней бессилье?..




Голуби целуются на крыше


На душе – не в паспорте! – отметины:
«Выписан из моего пространства!»
Улицы в душе теперь не метены —
Дворника уволили за пьянство.
Шифр-замок сменили на парадной,
Через чёрный ход – опять стакан.
И могу попасть, как бомж замкадный,
В свою душу только с чердака.
Шестерня на дыбе проскрипела:
Что за изуитская напасть —
В свою душу собственному телу
Без стакана водки не попасть?
По пожарной – выше, выше, выше,
Хит крутя из юности один:
«Голуби целуются на крыше…
Голуби целуются на крыше…
Голуби целуются на крыше…»
И душа услышала. «Входи!»




«Свет нахожу по тени…»


Е. Головину


Свет нахожу по тени,
По высоте – глубь.
Хищные сны растений
Калейдоскопят мглу.
Язычной души мякоть
Просто не ведает смерть:
В бездне не встать на якорь —
Так далека твердь.
Всякая смерть – рожденье,
Вывернутый предел.
Круче – освобожденье
От хризалиды тел.
Нет никаких споров,
Кто Господу больше люб.
Но как ненавидит ворон
Вырванный с корнем дуб!
Холодно в мёртвой яме
Празднующим беду.

А крысы ведь лебедями
Были в моём пруду…




Ветер


Я был ловцом известным ветров в поле.
Их собралась коллекция под старость:
Пять очень ценных, с именами: «Воля»,
«Шум», «Волны», «Облака» и «Парус».

Они живые – в это свято верится!
Не стой, мгновенье! Разгонись быстрее!
И утро – вместо тихой зорьки – ветрится,
И вечер – против воли – ветереет.

Пять раз – за час! – вращает ветер склянку,
Сама собой гудит от ветра лира,
Жаль, лес октябрьский подхватил ветрянку,
И ветреные люди правят миром —

Перетерплю (ловлю себя на слове!),
Безветрия куда печальней лоты:
Замор бычка на штилевом Азове,
И не с кем насмерть биться Дон Кихоту.




«Трагический итог не начатых исканий…»


Трагический итог не начатых исканий:
Невидимых врагов невидимая рать,
Мой друг давно от них хоронится в стакане —
И невозможно жить, и страшно умирать.

Вот если б правый бой, за голос предков битва,
Тогда б, клянусь, и он – до хрипоты: «Ур-ра-а!»,
А так – за что? Блестит мизука-бритва,
Окно, седьмой этаж… но страшно умирать.

Не хочется любви – отлюблено. Забыто.
Последние стихи не просятся в тетрадь.
И вылез из долгов. Дом – полное… корыто.
Вполне законный край. Но страшно умирать.

Там – страшно. Там кипит смола на сковородке,
С баграми чертовня стоит со всех сторон,
И отвезти назад на допотопной лодке
Уже не приплывёт расхристанный Харон.

Багровая черта. «Переступи, попробуй!»
«Не уходи, держись!» Но не за что держать…
Увы, покинут жизнь разумные микробы,
Лишь только станет жить
страшней, чем умирать.




«Бродягам в буре – сладостный уют…»


Бродягам в буре – сладостный уют.
И плод не кисл,
Что клювом изувечен.
Счастливые молчат или поют.
Бродягам нужен смысл,
Сочащийся из речи.

Гурманы словаря, иным назло
Печём в печи
Вязь кренделей и пышек
И жалуемся: слово не пришло,
Но вот оно звучит,
А мы его не слышим.

Из слова «Бог» давно изъята суть.
Осталась круглая
Скорлупка, оболочка,
И мы её стремимся натянуть
На пугало,
Как обручи на бочку.

Родное слово – меч и булава,
С ним в ста из ста
Я не согнусь, не струшу.
С чужого ж языка-плеча слова
Мне жмут уста
И натирают душу.

С печалью об отеческих гробах,
Где ждут меня —
И не скорблю, что рано —
Родную речь до мёдости в ушах
День изо дня
Я слушать не устану.




«Жизнь – повод для стихов…»


Жизнь – ещё не повод для стихов…

    Л. Бурцева

Жизнь – повод для стихов.
Особенно когда она совсем не повод
Вздыхать и тлеть от панихидной лжи,
Когда она, как в паутине овод,
Дрожит и тянет смертные гужи.
Жизнь – повод для стихов!
И я б ещё умножил:
В глазах миры рождающего божества
Стихи и жизнь – вообще одно и то же,
Жизнь – божий стих, и мы – его слова.
Жизнь – повод для стихов!
Порукой – личный довод:
Когда в судьбе бывали дни лихи,
Чтоб дальше жить, всего один был повод —
Без повода рождённые стихи…
Жизнь – повод для стихов…




«Стихи – не гимн, не зов на бой…»


Стихи – не гимн, не зов на бой,
Не к богу телефонный провод,
Стихи – увы – всего лишь повод,
Чтоб познакомиться с собой.
Чтоб отделить от Зова зависть
В игре утробно-ролевой.
В себя ныряя с головой
И тёмной глубины пугаясь,
Ощупывать стихами днище,
Счастливым быть, как в детском сне,
Когда на самом-самом дне
Одну жемчужину отыщешь…




«Близоруким на потребу…»


Близоруким на потребу —
Витражи, проёмы… Но
Из окна не видно неба.
Видно, это не окно…

Что-то злое душу гложет.
Горе? Бедствие? Недуг?
Друг помочь в беде не может?
Может, это и не друг?

Вот, читают – и не плачут.
Разновидность чепухи,
Ничего стихи не значат?
Значит, это не стихи…




«Уходящего – не держи…»


Уходящего – не держи.
Не высчитывай – прав, не прав.
Можно лишь оторвать рукав,
Иль, сдержав – утонуть во лжи.
Уходящий – уже не твой
Собеседник в тугих ночах,
Над покрывшейся льдом рекой
Согревавший костёр зачах.

Уходящему – не мешай.
Он уже не огонь, а шлак,
Потому что его душа
Накануне ещё ушла,
Нет надежды на ренессанс —
Уходящего не догнать,
Но в погоне пустой – есть шанс
Приходящего не узнать.

Оборви сожаленья писк —
Дня вчерашнего не прожить.
Но зато существует риск
Приходящего не впустить.
Ни в отчаянье, ни назло,
На краю сечевой межи,
Как бы ни было тяжело,
Уходящего – не держи.




«От чужого добра не бывает добра…»


От чужого добра не бывает добра.
Как бы ни был клад ценен и дорог,
Не возьмутся проказу лечить доктора,
Слишком цепок неправедный морок.

Как чужая жена и гладка, и сладка!
Как прелестны заморские птахи!
Хищный зверь убежал с моего поводка,
И клопы расплодились на плахе.

Сам собой четвертован под вопли толпы —
Рады жертве безмозглые инки.
Целовала гетера следы от стопы
В грязь свалившейся четвертинки…




«Чужда нам, скоросмертным, вечность…»


Я знаю, что деревьям, а не нам…

    Н. Гумилёв

Чужда нам, скоросмертным, вечность,
Её простой разумный быт
Давно уж – прав поэт! – открыт
Деревьям, а не нам, не нам, конечно.

Как жадно ствол, восстав на корнетроне,
Земных идей мистическую муть
Сосёт и тянет сквозь тугую грудь
И в храме-кроне их хранит-хоронит.

Улыбками мильонов листолиц
Всех царств пасьянс удачно собран,
И ткётся вечности прообраз
Содружеством миров грибниц и птиц.

А мы для царств – источник лих и бед.
Нам симбиоз – смесь языков китайских.
Мы любим яйца птиц – на завтрак – райских
И братьев меньших любим… на обед.

И смешанных лесов урок,
Каких у нас, на счастье, – пол-России,
Увы, никак, никак нам не осилить,
А отвечать – уже подходит срок…

Увы, деревьям, а не нам…




Козодой


Я вышел в поле. Вышел и… поник,
Предался бесполезному ваганью:
«Откуда взялся этот борщевик —
Моих родных полей недомоганье?

Как Маннергейм – обочины дорог,
Не виден зверобоя стебель тощий,
И не найти родной крапивы клок,
И не войти в берёзовую рощу».

Но проскрипел с укором козодой:
«Знай: ядовитой нечисти вторженье —
Хоть и сочтёшь ты это ерундой —
Лишь гнили человечьей отраженье!

Деревья, травы, звери да грибы —
От века к нам природа благосклонна,
Друг другу и родильни, и гробы…
Но появилась… пятая колонна.

Причём не здесь – в лесах или полях,
А в человейных лишаях брусчатки,
Где ныне расползаются на швах
Родного мира жалкие остатки.

Ведь он до неприличия един:
Дурная мысль – и та на сердце грузом,
А череда бессовестных годин
Для нечисти – любой! – открыла шлюзы,

Когда кузнец от молота отвык,
И в ржавчине у пахаря орало,
Тогда и пролезает борщевик
Сквозь землю от Смоленска до Урала.

И не леса мои виновны том,
Что в ядовитом мороке по чресла,
Вы б вымели крапивкою свой дом,





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67227286) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения